у сасори никогда не было такого, чтобы: «у меня есть друг, поэтому я знаю, что это за чувство». у сасори за все года его жизни не было ни друзей, ни «того чувства». сасори красного песка утверждает, что у него на данном этапе вообще ничего нет человеческого. человеческое — признак не вечности. человечность — признак не только слабости и ожидания, которые сасори не переносит, но и кричащего ядовитого знака того, что он может быть неидеален. поэтому он решил избавиться от всех своих недостатков. у сасори было много времени, чтобы всё обдумать [он всегда был стратегом, никогда не делал шага не продумав свои дальнейшие действия]. у него было слишком мало времени, он это осознавал с каждым днём, проведённым в суне. у него слишком мало времени, чтобы сделать всё, что он хотел. у него слишком мало времени, чтобы построить свой мир, который бы искрился не только ядовитыми сенбонами из любимых марионеток, но и своей вечностью. тем непостижимым чувством бессмертия, вечного камня и железного песка. сасори считал, что у него слишком мало времени, чтобы осуществить всё. он стал искать возвышения. божеского подъёма к небесам и искусству вечности. он ищет проблему в своей человечности, забывая лишь о том, что только человечность и создала все его сокровенные мечты и грёзы об искусстве. он забывает об основной своей миссии, топя себя с каждым годом в своём детище. сасори и предположить не мог, что достигнет когда-нибудь таких высот. нет, он думал, но не считал, что они будут такими колоссальными.
сасори думает о том, что не зря потратил свою жизнь на осуществление своего замысла. его искусство всегда проявлялось в 0,0 процентной скорости и отсутствию движения в изображении. он считал, что остановка — искусство. он считал, что любое прекращение в какой-то мере оставляет за собой тысячу нитей памяти, которые потянутся обязательно в далёкое будущее, превращая эту остановку в бессмертный круговорот движения. у кукловода было своё мнение на этот счёт. на тему искусства и вечной красоты. его мнение — не исток. его слова — не та самая истина. он вершитель, но не последователь и никогда им не станет. он не был убийцей или краснооким палачом. просто искусство всегда требовало жертв. искусство должно было стать в скором времени цельной религией, ему поклонялись почти все признанные и нет. искусство выражается в разных вещах, его воспринимают по-разному, поэтому мальчишка, умеющий управлять куклами, решил, что может создать свой этап искусства — towa no bi.

с самого детства он наблюдал за своей будущей жизнью со стороны. его родители были втянуты в это. его бабушка была втянута в это. конечно, он сам после втянулся. почему-то до этого он чувствовал себя в клетке под печатями, словно проклятый демонический зверь. до этого он чувствовал забвение, тягу к постоянному сну и апатию. говорят, что не оказавшись в своей лодке, не почувствуешь течения. мальчишка с рубиновыми волосами сумел познать свой «yin–yang» — начало начал и конец конца. у мальчика со странным разрезом глаз, слабой улыбкой, которая свойственна больше взрослым, нежели маленьким детям, и непривычной постановкой слов — нашёл себя. он нашёл себя в создании кукол. нашёл себя в подборе каждой отдельной детали, чтобы скрепить потом всё в единый вечный механизм. маленькие ладони покрывались волдырями от слишком тяжёлой работы для такой мальчишеской силы. голова была забита лишь мыслями, полными крупиц желаний и грёз наивных лепестков. сасори считал, что будет тогда легко, просто очень, но ошибся. из подушечек пальцев вытекает жизнь. из них исходят синие нити чакры, сперва слишком толстые и неконтролируемые. со временем всё тоньше. бабушка чиё считает, что её внук слишком рано стал этим заниматься. она слишком слабо_неправдоподобно бьёт его по рукам, говоря, что потом всё будет. она говорит, что позже всё начнёшь, но у сасори нет времени. он это понимал, а бабушка нет. из его пальцев исходят нити чакры, и он чувствует приятную истому. словно освобождённый воин, избежавший наказания и поражения за войну. его наградили титулом воли, титулом славы, он чувствует свою чакру, которая плавно липнет, как слизь, к марионеткам. его первым. самым любимым и до скрежета ещё непродуманным, но любимым. бабушка успокаивает, что всё будет хорошо, он научится // сасори слушать и слышать совсем не хочет, прогоняя прочь, загоняя себя в тёмный угол, из которого виден совсем ещё тусклый огонёк. и он не знает, что это такое.

его марионетка стали его же ошибкой во всём. он этого не признаёт, хотя часто говорит, что взрослому человеку свойственно ошибаться и осознавать свою вину — нормально. сасори почему-то сейчас слишком упрям, поэтому не хочет себе ничего говорить. внутренних голосов он не слышит, лишь слишком громкое сердцебиение по деревянным пустотам. куклы — это его фармакон. сасорино исцеление и его же смертельный яд. это поражение в гражданской войне и победа в ней же. неописуемое чувство, которое сродни с перерождением. «змеиной силой» именуемой вечностью. колдовские чары, очаровавшие кукловода. изменившее навсегда всю его жизнь, нашедшие ему его истинный путь и уничтожившие все сорняки, мешающие ему идти к заданной цели. он отрицает, что его «переходным объектом» стали куклы, которые не пропали с его взрослением. которые остались с ним, потому что это его родитель, его жизнь и его смерть вечная. это так просто не уходит. вещь, которая была сперва лишь заменителем матери, стала для сасори всем. его водой. его пищей. его смыслом. он искал теплоту, когда был ещё совсем юн. когда потерял родителей в войне. но потом в чаще его сердца что-то сломалось. клапан треснул? желудочки увеличились? он сомневается в появлении мутаций, нацелен лишь на обычный рост сознательный. у мальчика с марионетками в руках появилось и осознание полного покоя. его жизнью стали марионетки, его искусством, в котором он видел отражение себя.

у сасори не было никогда сбитых костяшек в кровь, он никогда не сомневался в своих ценностях. у сасори не было нервных неосознанных моментов и резкого перехода со спокойного тона на нервный или злой. с чувством прихода своего начала возвышения, он больше не испытывал терзаний.

он проводил слишком много времени в мастерской, до этого в читательском зале библиотек суны. множество книг было перечитано. манускриптов, свитков. он порывался в запретный отдел, чтобы выучить всё. узнать всё. в нём жило то чувство вечного желания познать что-то новое, чтобы использовать. в какой-то старой книге, с уже вырванной обложкой и изорванным корешком, он прочитал, что anthrópinos — это нечто противоположное божественному. та самая ограниченность по отношению к безграничному. рассказы мудрецов и старцев, просидевших на горячих камнях шестьдесят лет. это незабытые истории его прадедов и та самая золотая середина во всех началах и концах служивших. сасори всего пятнадцать и он думает, что отыскал всё, что ему нужно было. у сасори на плечах висит бремя, которое он носит с собой. и он потащит его до самого конца, потому что полностью осведомлён, что до сих пор не достиг того идеала, поселившегося у него в голове. засевшего в голове как назойливый червь.

— дейдара, прекрати кричать. я могу с тобой согласиться, но ты не даёшь веских аргументов, а в пустоте нет ни коего смысла, — если бы он мог показывать эмоции на своём кукольном лице — это были бы презрение и усталость в нервном коктейле, сбитом несколько раз. они зачастую не понимают друг друга. точнее дейдара совсем не хочет понимать, а сасори уже давно свыкся и просто предпочитает игнорировать подрывника ежесекундно, пока самому не надоест тишина или постоянное хмыканье напарника. дейдара слишком юн и неугомонен. и тоже мёртв. сасори никогда не был таким даже в его возрасте, поэтому понять совсем ещё юного «творца» сложно. сасори отрицает важность семьи и необходимость разговоров. он отрицает многое, что необходимо человеку, потому что видит в людской сущности одни лишь изъяны.

сасори как рас тот, кто тонизирует, хотя сам по себе тоже бывает неспокоен. есть вещи, которые его раздражают, например, враньё. или же сокрытие истины. организация красного облака именно такой и была. они голосили за свободу, за вечное господство, но в итоге их разрушила всех до единого уверенность в своих способностях. сасори этого тоже коснулся, но преднамеренно. и снова говорить об этом вовсе не хотелось.

— я никогда не говорил, что мне не нравятся люди. я сам человек. всё ещё неидеальная тряпичная кукла, которая лишь носит порочное название «живой_неживой». во мне ещё бьётся сердце, я чувствую его, слышу его, и это так странно до сих пор. словно это не моё. словно эту часть добавили, забыв удалить после. я никогда не говорил, что мне не нравятся люди, но они на самом деле мне не нравятся. смотрю на них и вспоминаю постоянно, что так полностью и не осуществил задуманное, и это так раздражает. я ненавижу ждать и ненавижу, когда ждут меня, поэтому это всё давит. не утверждаю, что я устал, я уже долгое время не ощущал такого «чувства», но вот эмоции... сердце — созданный неземными силами вакуум, который позволяет мне что-то до сих пор испытывать уже совсем позабытое за двадцать лет. я говорю, что я кукла. неживое. неявное. несуществующее в существующем. мне не нужна еда, мне не нужно дышать, я не нуждаюсь в общении, как требуют этого простые люди, мне не нужна тёплая одежда, потому что я не ощущаю колеблющейся температуры. ты думаешь, что это странно? но нет. ты не прав.

/ / / / / / /

мы немного устали, и утренне солнце уже не кажется больше таким красивым
живой, но со всеми свойствами мертвеца.
мёртвый, но со всеми наклонностями живых
                              — нечто противоестественное в мире людей.

«упрямый мальчишка», — это была первая мысль, которая прорезалась в голове у сасори, когда он впервые увидел канкуро. брата однохвостого джинчурики. он не видел в нём потенциального врага, но принял предложение на бой, увидев знакомую эмблему на куклах. сасори смотрел на канкуро, следил за каждым его движением, которое было то неловким, то слишком ярким_свободным. всё же эмоции так влияют на простых людей. канкуро использует фиолетовую краску, нанося её на лицо, словно маску. у канкуро слабости, и отступник видит это всё. видит его страхи. знает уже наперёд его мысли. чувствует его движения. канкуро лепил из себя героя. хотя таковым ещё не являлся от слова совсем.
    сасори разрушает «игрушки» канкуро, тот не достоин. не научился сражаться по-настоящему.

он смотрит слишком голодно на себя же. на себя настоящего. белок глаз, который забит был темнотой и чернилами тускнел в призрачном счастье, которое испытал кукловод. счастье и восторг. он ощутил это незамедлительно, первые доли не мог никак охарактеризовать, что же это, поэтому начал говорить канкуро. канкуро выглядит повзрослевшим и окрепшим с их последнего боя. в канкуро больше нет того искрящегося страха, разбавленного в кофейной гуще и синем пламени чакры. сасори отмечает, что кукловод нового поколения повзрослел не только внешне, но и духовно вырос. сасори пытается перевести свой взгляд со своего идеала, но слишком очарован. он не скрывает своего удивления и восторга. сейчас он — открытая книга перед шиноби скрытого песка.
    он спрашивает о гааре _{что-то не позволяет спросить о бабушке.}

сасори говорил тогда правду, что ничего не испытывает к старухе и тогда вовсе бы не плакал, если бы та умерла. сасори говорил тогда правду, что ничего не чувствует совсем, но он бы с удовольствием скрепил нитями чакры тело бабушки чиё — идеальный инструмент убийства. попытки оправдать себя же? или выход в ситуации, когда сам себе наложил вето для чувств_эмоций_памяти? когда-то его не волновало всё это. эти времена в прошлом, поэтому он слишком смутно помнит себя ещё маленьким. ещё с семьёй и бабушкиной стряпнёй постоянной, потому что: «ты должен хорошо питаться, сасори, мама будет рада, если вырастишь крепышом».

сасори фыркает. синие губы смыкаются в тонкую линию. мёртвое тело начинает наконец разлагаться. проснувшееся тело наконец умирает. сасори прищуривается, чтобы получше разглядеть куклу в лице себя. идеальное бессмертие. идеальную вечную красоту, о которой мечтал всю сознательную жизнь. то, чего сам не смог добиться. то, чего достиг другой человек, лишь протянув сасори руку помощи. тот принял её. сасори чувствует как подобие гусиной кожи начинает распадаться. тонкая плёнка, словно снимают кожицу, начинает медленно опадать. без кожи становится как-то легче. свободней. он думает о том, что это и был его долг — увидеть себя вечного, но всё равно его душа продолжает неспокойно биться о стенки коробки с сердцем внутри. «что-то не так», — она говорит. «этого недостаточно», — она говорит. сасорина душа продолжает это ярко-красное сражение, в котором победителя явно нет, есть лишь умерший и в любом случае живучий. два варианта. и точно последний вариант совсем не относился к красноволосому кукловоду никаким боком, но
    он складывает печати не по собственной воле, и пропадает из поля зрения канкуро.

— учиха итачи, — он плавным движением руки сдирает слезающую кожицу, оставляя небольшую дыру в собственном теле. то ли вмятину, то ли дыру. сасори лишний раз предпочитает не трогать эту развалину, сотворённую его неудавшимся шпионом, который даже не смог его воскресить правильно [сразу же в полноценном кукольном теле, к примеру]. — весьма неуважительно забирать у меня возможность уйти от этого ребячества так рано.

глупая попытка отшутиться, чтобы как-то скрасить тёплыми оттенками красок неловкую картину. кукловод поднимает ногу, стучит стопой, обтянутой в обувь, по кроне старого сучья. глупая попытка жить, но сасори заинтересован в некоторых деталях, а после можно было бы и уйти. сасори так хочется думать, потому что сейчас он не понимает, что его ещё держит здесь. вопросы? но какие тогда вопросы хотят обрушиться на его голову? разрушение нации. человек, ощутивший на себе явление песка заляпанного кровью своих врагов и названых когда-то давно братьев и сестёр. сасори разглядывает итачи, подмечает, что тот в той же одежде, что и он сам, а значит тоже мёртв. кукловода не интересуют «акацки», его интересует сейчас только сама суть происшествия, которая весомо затрагивает организацию.

— расскажешь мне, что происходит сейчас?