информация до всех доходит очень быстро. соколы, принимающие свитки с зашифрованными посланиями, легко раскрывают свои крылья. информация о скором восстановлении деревни листа с помощью мира, который устоялся и укрепил свои корни в земле — спасибо, мировая война. информация о национальном, мировом героем — наруто узумаки. информация о . . . [свиток загорается — рисовый лист опадает, превращаясь в чугунный сгусток пепла и воспоминаний]. у свитка печать, которую сложно забыть. печать, которая постоянно, всю осознанную жизнь [-_минус года, проведённые в логове змея :: мести в плаще акацки]. печать, которая раньше была светом и памятью о былых годах. печать, которую саске никогда не хотел запоминать, потому что его патриотизм заканчивался на знании истории создания деревни и краткой сводки биографичных фактов каждого из хокаге. его никогда не интересовала эта история, он никогда не был восхищён своей деревней или же её жителями. спокойное, с родне с полным отсутствием заинтересованности в глазах, восприятие окружающих. безразличие, которое с каждым днём всё разъедало кожу — «такое чувство, что меня с десяти лет жрут змеи, обгладывая кожу». у него была своя идея, свой невообразимый план мести, где он становится в позу настоящего самурая и одним ударом убивает противника напротив. у него было желание, голодное желание заполучить силу любой ценой, и он был готов продать душу дьяволу за это. безразличие в глазах до сих пор светлячками мелькает и шумит в глазах. безразличие — его плащ от дождя. безразличие — его защита. никто не должен узнать о твоих настоящих чувствах, верно, колючий ёж? никто не должен догадаться почему ты готов круглосуточно себя мучить тренировками и чтением книг_свитков, где хотя бы что-то будет связано с улучшением техник. саске тот самый изголодавшийся волк, но матушкиных пирожков он точно искушать не захочет — девочка-сила должна быть в его клыкастой пасти.

саске — чёрный мрамор.
саске — вечный неуспех и неудача по созвездиям.
саске — беззащитная овечка в шкуре мохнатого волка.
саске — тысяча техник в голове и сломанные фаланги пальцев.

информация доходит слишком быстро, саске кривит губы. промывает в ручье сложенный по несколько раз бинт и выжимает воду. кристальная вода окрашивается в неприятный розоватый. учиха повторяет своё действие — вода рядом окрашивается в красный, а полос кровавых на глазу уже не видно. всё, что может делать сейчас когда-то лучший ученик в академии, это подбирать за стариками-деревьями ветки и вытирать об оставшийся бинт свои планы, которые с горькой правдой можно окрестить «риннеган всё же отвергает мстителя крови братской». саске всегда добивался великой силы, в итоге он её, конечно, не получил в достатке, но всё приходит-уходит — течение религии или усопшее восприятие старцев, которые верят в любую чёрную кошку, перешедшую им дорогу. саске всегда добивался великой силы, некоторые скажут, что он всё же её добился = у саске жизнь без души, разрывающая глазные нервы сила и кошмары, мешающие спать. саске совсем недоволен полученной силой или же даром. он не зачет как правильно всё это воспринимать. он не помнит некоторых слов, значения которых в голове остались, но не слога. у саске проткнута душа, глаза покрыли большой ложкой дёгтя, а в рот залит сладкий_липкий мёд. у него могло бы выйти всё удачней, но ему было мало. мстить нужно с великой силой. доказывать своё существование нужно огромными усилями. сражаться за собственную жизнь нужно бок о бок с самой смертью. и саске вовсе не скрывает, что с духом смерти он уже на «ты» и ведёт лишь скучный отсчёт по дням — «когда ты меня заберёшь?», — спрашивает учиха, смотря без страха в пустые глазницы бога смерти. бог смерти поэтичен и в некоторых деталях очень мягок и гибок. он медленно отвечает: «когда путешествиям будет конец, // когда земля почернеет, а последний цветок падёт, // когда твоя жизнь загорится желаньем, // а его тебе запрещено получить».
саске просыпается в очередной раз в поту, сжимая в руке кунай до побеления костяшек. у саске кровью залит вновь скрывающийся под чёлкой и повязкой из льна риннеган.

иногда саске вспоминает о своих детских годах, о жизни с старшим братом, которым долгое время был вдохновлён, а после этот образ разбился, и опять склеился уже посмертно. саске вспоминает взгляды, тона голосов, вспоминает тепло и приятный цветочный запах чистой одежды, а не вымытой у русла реки и высушенной с помощью джюзу и сухих веток.
иногда саске вспоминает итачи и что-то предательски колит в груди.

когда матушка звала первым к столу старшего из детей — саске делал вид, что не обращает на это внимание. когда мать не отвлекалась от работы, разговаривая с саске, но отвлекалась от всех дел и радостно улыбалась итачи — саске терпел и тоже улыбался. как дурак. тогда маленький учиха ещё не мог выпускать когти, тогда у него не было проблем с восприятием и он видел в старшем — наставника [брата_друга_идола]. он смотрел с восхищением [таким взглядом смотрят многие, оборачиваясь в сторону итачи] и каким-то внутренним ликованием. он готов был кричать, что вот, смотрите, это его старший брат. его. и только его. у саске в глазах восхищения больше, чем трезвого рассудка. глас разума говорит, что не стоит уподобляться идолам. разум твердит столь упрямо, что саске должен быть собой, а не кем-то другим. у него на чёрной футболке, на спине, знак клана учих — он не может. не может быть самим собой, потому что все ждут таких же способностей, как и у итачи. все ждут, что в десять саске будет знать с десяток ниндзюцу и владеть ширинганом с тремя чёрными огоньками. с тремя знаками свободы. саске знает, что до такого он никогда не дотянется, но упрямо идёт вперёд, разрывая ещё слишком мягкую кожу на ладонях — лук это не твоё. учиха младший думает, что здесь, в мире шиноби и отсутствия катарсиса вообще — нет ему места. учиха младший думает, что плохая сноровка или же слабые рефлексы — дело кармы. и их не исправить даже через десяток лет.
[indent]когда он обращается к маме за советом, та говорит, что итачи-кун сможет потянуть на своих плечах всё.
конечно, он немного завидовал такому влиянию старшего, но почему-то пропадал под его взглядами. взглядами, только-их-шутками, улыбками и смехом. саске сразу же забывал о родителях, а его мир резко сужался до одного лишь старшего брата, который до сих пор ударял его по лбу, говоря, что тот ещё слишком мал. сейчас он пытается скрыть о себя, что в свои семнадцать он опять хочет ощутить себя тем ребёнком из прошлого. с белой ещё душой, открытой улыбкой и чистыми взглядами на мир. саске изменился, но почерневших образов прошлого уже не вернуть в лучшую сторону. для всех деревень, принимающих участие в войне против сил мадары — он враг. для других лишь серый нейтралитет. нет тех, кто считают его хорошим шиноби или хотя бы хорошо к нему отнеслись.
кроме команды под номером семь, которую он долго презирал.
кроме одногодок, с которыми он провёл не один тест в академии генинов.
кроме сэнсеев и некоторых жителей мирных, которые не слишком были зациклены на политике.

саске был для всего мира врагом. для себя он был чистейшим творцом зла и разрушения.
у творца зла и разрушения своя дорога, который была скошена несколькими месяцами тюрьмы, а потом, по милости, узумаки, продолжилась. сакура лишь всучила мешочек с медикаментами, зная о недуге саске. он хочет продолжить собственную историю, перечеркнув жизнь. он хочет быть ведомым в своей же истории, потому что путей развития слишком много и мало одновременно. у учихи уже нет целей. нет грёз. нет ничего, что его хотя бы немного удерживало здесь. пустое передвижение ногами, три раза на дню менять повязку и разжигать костёр в гуще хвойного леса. саске пропадает в чужих деревнях, скрывается под длинными подолами, украденного у разбойника неделями ранее, плаща, линией соломенной шляпы и собственным осунувшимся лицом из-за слабости и внутренних переживаний, которые возводят в груди острые штыки. иногда саске думает, что ему бы просто создать гендзюцу и там же утонуть в одиночестве. саске убить себя не может по каким-то неясным причинам и неловким стремления, но что делать дальше он не знает.

деревня звука.
деревня проклятых воспоминаний и таких же ошибок.
деревня смерти.

он слышит его. шум под потрескавшейся подошвой ботинок. он слышит его шаги. земля под ногами дрожит, а сердце впервые за столь долгий час начинается биться так живо. словно он только сейчас пришёл в себя, словно до этого месяца скитаний — мрак без души, хотя так оно и есть на самом-то деле. саске останавливается, пропадая в десятке безлицых шиноби звука и мирных